Aллa Бoгoлeпoвa — o пeрвoм мaртa, нeвoзмoжнoсти нaчaть нoвую жизнь пo кaлeндaрю, вeснe в 30 и 40 лeт и нoвыx набойках, которые, несмотря ни на что, надо поставить на босоножки.

Когда мне исполнилось тридцать пять, я разлюбила весну. Все эти капели, проталины, подснежники и ожидание чуда. А также ручьи, набухшие почки и прочую лирику в пришвинском духе, которая раньше билась в сердце пронзительными отзвуками школьного детства, а потом стала вызывать только глухое раздражение.

Давайте уж честно: к весне мы вымотаны. Зимний драйв, держащий нас на плаву до Рождества, к середине января обычно сменяется унылым «Да когда же это все закончится». Не надо уже снега и метели, и пледа клетчатого не хочется, и от глинтвейна мутит. Какие лыжи, какие зимние забавы, когда пять дней в неделю встаешь в темноте, ложишься в темноте, а те несколько часов тусклого света, которые в наших широтах называют «зимний день», проводишь за рабочим столом.  

Говорят, что самый тяжелый месяц в году —   ноябрь. Нетушки. В ноябре мы еще относительно бодры, мы еще с остатками позднего загара и в предвкушении Нового года. Самый тяжелый месяц —   это февраль, когда мы толстые, старые, и с напрочь севшими батарейками.


До тридцати пяти я ждала весны. Мне казалось, что первое марта —   это такой волшебный день, когда начинается новая жизнь. Нет, даже не так: когда жизнь вообще начинается. Словно вторую половину зимы я провела во сне, а теперь вот проснулась и обнаружила голубое небо, и себя, с посвежевшим лицом и блестящими глазами. Стряхнула зимнее оцепенение и полезла на антресоли за туфлями на высоких каблуках, которые вот-вот, ну почти уже завтра, можно будет надевать не только на вечеринки, а просто так, хоть в магазин за хлебом.


Я хорошо помню, как обнаружила, что первое марта —   самый обычный день. Как ни странно, то утро было действительно весенним, солнечным, с капелью и синим небом. Я подошла к окну и увидела тетку, одно лицо которой весило, наверно, килограммов двадцать. Щеки тетки неумолимо стремились вниз, и это могло бы придать ей вид грустного бульдога —   если бы не торчащие во все стороны волосы, даже на вид сухие, как заметенные под диван иголки недавно выброшенной елки.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать: эта тетка —   я. Отражение в стекле, даже нечеткое, размытое, ужаснуло меня до такой степени, что я бросилась к зеркалу. И весеннее солнце безжалостно высветило все мои морщины, и начавшую увядать кожу под глазами, и посекшиеся от сухого климата московских квартир концы волос.

Не может быть, чтобы это была я. Никак невозможно, чтобы за одну зиму я превратилась в ЭТО. Ведь я принимала витамины, делала питательные маски и увлажняла волосы. Ну ладно, может, набрала пару-тройку килограммов, проклятая новогодняя обжираловка и долгие вечера у телевизора. Но я ходила в спортзал и даже пару раз в солярий, почему же я выгляжу, как поживший кирзовый сапог, в котором поселилось большое мышиное семейство?

Но главное —   почему не сработала весна? Ведь до сих пор первое марта было тем днем, когда «старая шерсть с меня сыпалась, зато новая росла чистая и шелковистая», причем прямо на глазах! Днем, когда кто-то поворачивал рубильник, и энергия вливалась в меня мощным весенним потоком. А теперь ничего этого нет. Электричество кончилось.

И тогда я подумала: наверно, это была какая-то особенно ужасная зима, а я, видимо, недостаточно старалась. Может, не те витамины. И слишком много пирожков с вареньем. И в спортзале надо было не валяться в сауне, а заниматься на тренажерах. Ну и не мешало бы еще проверить здоровье —   мало ли какой зимний вирус засиделся в моем тридцатипятилетнем организме. Да и, в конце концов, могла я просто устать? Человек ведь, не машина.

Я достала из шкафа босоножки и пошла к сапожнику: это был мой многолетний весенний ритуал —   поменять набойки, поболтать с седым красивым Давидом о том, что все женщины, которые первого марта достают босоножки «сошли с ума красиво». Но Давид уехал домой, а вместо него была похожая на меня приемщица, и ей было все равно, босоножки я принесла или валенки.

Все ясно. Весна просто сняла меня с гарантии, беспричинная радость жизни больше не полагается мне по умолчанию. Это только облака под весенним ветром ускоряются, а обмен веществ, увы, нет. «Наетые» за зиму килограммы больше не уходят сами, морщины вокруг глаз становятся глубже, и почему-то не получается обнулить жизнь, просто взглянув на календарь.

Теперь, поняла я, весну придется догонять. Снег за окном растает гораздо быстрее, чем моя зимняя вялость. Природа обновится быстрее, чем мое лицо после пилинга. Обидно, но факт: весна в тридцать и весна в сорок —   это совсем разные вещи. Когда-то я жила с ней в одном темпе. Теперь волочусь следом, стараясь не распугать тяжелым сопением вернувшихся под окно синиц.

Конечно, я догоняла. В Португалии и Бразилии есть такое выражение —   corpo da praia, «пляжное тело». Последние пару лет я начинала работать над ним сразу после новогодних праздников. Сельдереевый сок, кардиотренировки, позитивное мышление. Витамин А, медитации, два литра воды в день и осторожные мысли об инъекционной косметологии. Первое марта стало моим личным Эверестом: покорить и водрузить на вершине флаг «Все по-прежнему».  

Сегодня утром я проснулась от того, что на меня спрыгнул кот. Когда сверху на тебя падает пять килограммов шерсти и мышц, спать больше не хочется. Часы показывали семь утра, за окном было серенько и тускло, но я все-таки вышла на балкон. Посмотреть, много ли снега нападало за ночь на крышу моей машины.

И вдруг небо буквально на секунду вспыхнуло ослепительным светом. Солнце вышло из-за многоэтажки напротив и пробилось сквозь серую вату московских облаков. Я успела увидеть в балконном остеклении лохматую женщину в куртке, надетой на пижаму. У этой женщины был поплывший овал лица, и маленькие со сна глазки, которые она к тому же сощурила. И наметившийся второй подбородок, который не убрать ничем, кроме круговой подтяжки. И морщины на шее.  

Это я, и мне сорок один, неожиданно спокойно подумала я. И, конечно, уже никогда не будет как прежде. Все меняется, и это не просто нормально —   это правильно. Я стала старше — но и умнее, опытнее, мягче. Полезнее, в конце концов, для себя и тех, кого люблю. Как береза в нашем дворе, которую я помню трогательным хрупким саженцем, а теперь это дерево высотой до восьмого этажа.

Когда-то мы любовались юной зеленой кроной, почти прозрачной на сером фоне соседнего дома. Сейчас видим только мощный ствол, по которому одичавшие от марта коты гоняют белок. Это, конечно, уже не так пронзительно красиво. Но летом мы все прячемся в щедрой тени, которую дает эта выросшая береза. Если уж на то пошло, возраст дает гораздо больше чем отнимает. Если за спокойную, уверенную радость этого утра надо отдать упругую кожу и юношеское сумасбродство —   это справедливая цена.

Кот сидел рядом, и на морде его совершенно откровенно читалось: какие глупые мысли для женщины, которой скоро стукнет сорок два! Какие глупые мысли для семи утра, когда любому порядочному коту пора завтракать!

— Знаешь, кот, —   сказала я. —   Застывший мир —   это мертвый мир. Вот представь, как бы мы с тобой жили в таком мире, вечно молодые, каждый день одинаковые, и радости у нас были бы одинаковые, и ничего бы не менялось. Хотел бы ты, кот, жить в таком мире? Ведь в таком мире никогда бы не наступила весна. А у нас сегодня —   первое марта. И это как-то невероятно здорово. Да, кот?


—   Жрать давай, да? —   ответил кот.

Весна весной, а еда по расписанию, подумала я. И достала с антресолей босоножки, которые не надевала с тех пор, как уехал домой сапожник Давид. Набойки целы, и надевать их еще не скоро. Но сегодня первое марта. Сегодня кончилась зима и началась жизнь.